Свидание на Аламуте - Страница 162


К оглавлению

162

Все это окончательно вывело Шимерзаева из равновесия. Он открыл ключом комнату с саркофагом, включил везде свет, отчего на малиновых шторах заиграло недоброе мерцание, и, бормоча: «Покров, покров… Охренели с этим покровом!» – расправил складки на тяжелой лиловой ткани, закрывающей стеклянный саркофаг с того самого дня, как обнаружили пропажу мумии, как облазили его два десятка криминалистов и ничего, кроме вековой пыли и праха, не нашли. И, чтобы зловредные журналюги не муссировали более тему пропажи «Принцессы Укок», Шимерзаев распорядился закрыть саркофаг. С тех пор, от греха подальше, лиловую ткань не снимали. Шимерзаев смотрел на саркофаг, и в нем закипало бешенство: черт, все ведь началось с этой дуры-девки, с этой шлюхи-уборщицы, шлепнувшей его по лицу тряпкой! Все пошло к черту – его научная карьера, его сокровище, на котором он уже готовился делать деньги и укреплять последний бастион своего авторитета… Тьфу!

Вспомнив о делегации, Шимерзаев пулей вылетел из комнаты, прикрыл ее и через полминуты радостно улыбался в толпе, запрудившей лестницу: делегация «президентского» поднималась на этаж, чтобы осмотреть печально известное место. Шимерзаев, энергично орудуя плечами, проложил себе дорогу среди клевретов и тотчас был представлен московскому гостю плешивым коротышкой – председателем президиума, академиком Добреньким. «Хозяин» Академгородка называл «нашего Ивана Ипполитовича» многими лестными эпитетами, в том числе «передовым всадником археологической науки, неутомимым искателем сокровенного научного знания». Это понравилось. Московский гость улыбнулся, собрав ямочки на пухлых щечках. Он вообще был розов и пышен, как запомнившийся россиянам Гайдар, а за ним тяжело топал по мраморным ступеням новый замминистра внутренних дел, некто Назаралиев, с тугоскулым, каменным лицом профессионального опера.

Делегация приблизилась к коричневым дверям – Шимерзаев юркнул туда, на ходу незаметно затянув покрепче узел скромного темно-синего галстука, и стал у саркофага. Гости рассредоточились по комнате, Добренький смущенно помаргивал, да и московский неуверенно оглядывался: видимо, эзотерика этого места застоялась тут, загустела и легко прочитывалась интуицией даже непосвященного человека. Только лицо Назаралиева не дрогнуло ни единым мускулом.

Шимерзаев, от волнения чуть картавя, рассказал, как самоотверженно научный коллектив, под его, Шимерзаева, руководством, хранил для российской науки этот уникальный артефакт; и вот сейчас, когда причастные к преступлению лица установлены, находятся в Лондоне, он, к сожалению, наталкивается на возмутительное равнодушие спецслужб и иных ответственных лиц… вместо того, чтобы схватить и покарать… российская наука… тяжелая утрата, выразившаяся в том, что…

Взгляд добрых глаз московского чиновника говорил: «Молодец, братец, хорошо излагаешь… Но давай уже, закругляйся!» Назаралиев все больше и больше насупливался. Добренький, не сдержавшись, подмигнул: «Все, точно ДАДУТ!»

Сделав скорбную мину, Шимерзаев выдохнул последние слова: «…и что нам показывать людям, пришедшим в храм науки? Неужели вот это?!» – да сдернул покрывало.

Лиловая ткань сползла на пол со скрежетом, как порванная гусеница бронетранспортера.

Что-то произошло. Шимерзаев это понял по лицам: их будто высветила фотовспышка, и они на миг остановились. Академик еще скользил глазами по ним, и это скольжение все больше и больше срывалось книзу, в штопор, пока не рухнуло вниз, с грохотом и стоном рвущегося металла, как истребитель в тайгу.

Шимерзаев увидел.

Под зеленоватым стеклом спокойно отдыхала мумия. Ее иссохшее лицо и оскаленный рот, пергаментная кожа на груди и провал развороченного, выгнившего паха; ее коричневая скукоженная плоть огромных голых ступней…

Это все бросилось в лицо и качнуло академика к стенке; под сердцем противно запищал какой-то странный будильничек.

Кто-то в делегации растерянно хихикнул, пискнул, как первый кулик на утреннем болотце; московский гость все так же добро смотрел на Шимерзаева, но его взгляд теперь говорил: «Ну и мудень же ты, братец!» Назаралиев потянул руку вверх и громко, с шершавым скрипом почесал затылок под своей фуражкой со вздернутой тульей.

Молчание нарушил блеющий голосок Добренького. Академик трясся так, что его очки едва не падали с пуговички носа, и было непонятно, дрожал ли он от страха или от сдерживаемого смеха.

– Вот, дорогие коллеги, э… так, видите ли, мы хотели, так сказать… небольшой сюрприз… исключительно нашими усилиями… ценный экспонат… вот…

Человек из аппарата президента еще раз ухмыльнулся. Повел шеей, словно воротничок ему жал, и заключил мягким тенором:

– Что ж, хорошо работаете… господа! С юмором… Пойдемте, товарищи!

В комнатке остался только отзвук топота ног. Делегация вываливалась в коридор. Добренький ковылял сзади всех и на входе обернулся. На Шимерзаева он посмотрел так, как метнул камень из пращи: «Я с тобой еще поговорю!» И дверь закрылась.

Академик очутился в полной тишине. Она струилась отовсюду – со штор, со стен, из-под скрытых плафонов – струилась зловеще, как невидимый песок. И тут академику показалось, что эта коричневая груда костей, это чудовищное существо из того, древнего мира пошевелилось.

Просто подвигало высохшими, темными пальцами-палочками узких ступней.

И Шимерзаев рванул прочь с криком, застрявшим в горле клокочущим комком. Он выскочил в коридор и побежал, поскальзываясь на промытом дочиста мраморе. Коридор был пуст. Вся крупная челядь утекла отсюда в банкетный зал, оставив сухое русло, а мелкая попряталась по углам или сбежала домой. Никто не гнался за ним, и никого он не видел, но рвал на ходу вместе с пуговицами змеей душивший его галстук.

162