Он с ужасом вспоминает ее бездонные, неморгающие глаза… и торопливо хватает трубку телефона.
– Алло! Господин первый заместитель директора? Говорит Корнер, дежурный банка. У нас небольшое недоразумение, надо бы о нем немедленно сообщить нашему клиенту, господину Роберу Вуаве…
Тем временем машина прочертила по асфальту черную линию резиной колес, развернувшись почти что вокруг себя, и остановилась на дебаркадере. Лопасти красно-белого вертолета уже вращались, и сам он танцевал, чуть оторвавшись от бетонной площадки. Явно в нарушение всех инструкций пилот высунулся из кабины, крича по-английски: «Быстрее, быстрее!» Порыв ветра, поднятого винтами, сорвал с женщины плащ на подходе к вертолету, и она, ничуть не обращая внимания на свою наготу, полезла в винтокрылый аппарат. Несколько ранних зевак, прогуливавшихся с собаками, глазели на это в полном изумлении. Вертолет, даже не дожидаясь, пока его пассажиры закроют дверцы, взмыл вверх, высоко над оставшимся на сером бетоне испачканным белым плащом, и устремился в сторону гор.
Голая Мириам, сидевшая между двумя своими сопровождающими, внезапно покачнулась и закрыла глаза. Один из сидящих придержал ее за плечи, и женщина снова села прямо, смотря только перед собой. Волосы ее развевались от ветра, врывающегося в тесную кабину. Один из мужчин перегнулся к пилоту и прокричал, отведя его наушник в сторону:
– Доложи на Базу: она просыпается!
Часы на руке Вуаве, золотоплатиновый вариант Cartier с двенадцатью крупными бриллиантами, еще работали – прославленный швейцарский механизм подтвердил свое качество, рухнув вместе с машиной и ее пассажиром почти со ста двадцатиметровой высоты. Показывали они ровно пять часов двадцать минут утра. Но Вуаве не нужно было смотреть на часы. Он уперся руками и ногами в окружавшее его гнутое железо. Костюм на нем давно разошелся по швам от ударов, и теперь Вуаве вылуплялся из него, как птенец из яйца, как огромная бабочка из своего кокона… Заскрежетал металл; по бетонной массе, только успевшей застыть, побежала мелкая паутинка трещин.
Вуаве разогнулся. Расслабил грудную клетку. Освободил место для пранового дыхания, льющегося из холодных, безжалостных космических глубин. Остатки воздуха вошли в его легкие раскаленными парами и вырвались жуткими смерчами. Вуаве закричал.
Громовой удар потряс землю в районе Эйлсберри. Волна шла изнутри. Она быстро докатилась до поверхности, и чудовищное количество расколотого бетона и свинца вырвалось из кратера шахты, на несколько секунд встало грибом из пыли угля и начало тяжело валиться на землю. Даже в тумане было видно, как вспух черный, исходящий волокнами гриб…
На месте залитой шахты теперь располагалась воронка. Прошло еще минут пять, и на ее зазубренном краю появился человек. Он был черен от угля и полугол – на нем остались только фрагменты брюк. Лицо его было испачкано в крови, да и на худом теле она темнела пятнами. Шатаясь и не замечая, что идет по раскаленным, медленно остывающим и почти расплавленным кускам свинца, человек сошел с кратера. Через десять минут это оборванное и окровавленное существо вышло на автостраду Лондон – Бирмингем. В пять с небольшим утра движение тут только начиналось. Прежде чем на трассе показался седельный тягач «МАН» с трейлером, в котором кудахтали цыплята с фермы в Нортгемптоне, прошло еще около пятнадцати минут.
Водитель «МАНа», лихой ирландец, даже не понял, что произошло. Он не нажимал на тормоза, но его многотонная махина внезапно заскрежетала и, виляя на шоссе, остановилась. Краем глаза он заметил какого-то окровавленного полуголого человека, подходившего к машине слева.
– Эй, приятель, в чем де…
Водителю показалось, что он только на миг увидел светящиеся странным желтым оттенком зрачки. В ту же минуту он лишился глаз и вместе с воплем, с запахом паленой кожи, сжимая руками лицо, бедняга покатился из кабины в жесткую траву обочины. Человек же оказался за рулем трейлера. Несколько умелых движений, и фура с цыплятами, грохоча, опрокинулась под откос, как ненужная коробка, а тягач понесся в сторону Тотенхейм-холла.
Ирландец умирал, скатившись в кювет. Его глаза были выжжены, будто в них плеснули кислотой из шприца. На запястье рук, сквозь пальцы которых стекала кровь, болтались дешевые электронные часы, в окошечке которых равнодушно менялись цифры – было 5:55.
…Вертолет летел над Средиземным морем; пляжи в районе итальянской Генуи осталась позади. В этот момент в наушниках у пилотов и сопровождающих прозвучал голос полковника:
– Сбрасываем груз!
Они засуетились. Один застегивал на обнаженной талии Мириам страховочный пояс. Другой бросал что-то, сложенное в мешок, на воду. Было видно, что из снижающегося вертолета в воду, надувшись в воздухе, плюхнулась спасательная лодка. Глаза молодой женщины сейчас были уже закрыты, и, грубовато сграбастав за руки и за ноги, мужчины выпихнули ее из летящей машины, которая кружила на месте. Повисшее на тросе белое тело Мириам плыло вниз.
– Быстрее, мать твою! – по-русски прокричал пилот.
Вот она оказалась на дне лодки и свернулась калачиком в своем желтом гнезде, с парой весел, радиопередатчиком и запасом питания. Щелчком отстрелился замок троса и, сворачиваясь в воздухе змеей, улетел вниз. А вертолет тряхнуло.
Со стороны Пиренеев неслось грозовое облако. Оно летело, как ураган, на глазах превращаясь из точки в чудовище, закрывавшее весь горизонт. По краям его клубились темно-фиолетовые лоскуты, но глаз его был черным, и в этом черном зрачке метались искры молний. Оно несло угрозу, которая на расстоянии замораживала душу…