Свидание на Аламуте - Страница 71

За искалеченным «шевроле» наглухо закрываются створки, отрезая его от внешнего мира. Стенки фургонов не обычные, а обшитые десятисантиметровым слоем свинца и платиновой фольгой; в таких фургонах можно безопасно возить даже урановое топливо.

Однако пассажирам фургона в это время все равно. Уткнувшись окровавленной головой в руль, сидит водитель; на заднем сидении затих второй охранник – электромагнитный импульс из кабины второго «бедфорда», направленный очень точно, в пару секунд сварил его мозги, как куриное яйцо, вкрутую. И только один человек в консервной банке джипа остался жив – высокий и бледнолицый, в кожаном плаще. Ударом его швырнуло на стойку крыши, и теперь он полулежит неподвижно, из его уха медленно вытекает струйка черной, густой крови, а на полу, рядом с носком его начищенных туфель, белеет выпавший изо рта мятный леденец.

Оставшись далеко за набравшими скорость машинами, у ограждения шоссе, пылает бесформенный ком железа перевернувшегося джипа.

За два десятка километров от этого места в бункере несколько человек испускают вздох облегчения. Заратустров нервно жует кончик сигары.

– Фаза завершена. Объект захвачен! – докладывает один из сидящих.

3:20

Местечко Эйлсберри расположено в пятидесяти километрах от Лондона. Здесь господствуют угольные шахты, перемежаемые редкими и почти заброшенными фермерскими хозяйствами. Да и сами шахты мертвы – они были закрыты еще в семидесятые, во времена Тэтчер. Здесь темно, не светятся огоньки жилых домов. Только во мраке, густом, как ирландский эль, и обсыпанным мохнатым контуром, виднеются какие-то вышки, тяги и краны. Именно сюда, с развилки шоссе, сворачивают два фургона с оранжевым пунктиром на кузовах. Дорога грунтовая, и фургоны переваливаются на ее ухабах. Через пять минут они подъезжают к одной из старых шахт, где среди терриконов пустой породы едва виднеется вышка шахтовой клети и слабо светит один фонарь.

Но тут их ждут. Светлячки фонариков мелькают за воротами. Грузовики въезжают на территорию шахты и проползают мимо ряда урчащих американских бетономешалок. Те стоят с потушенными фарами, но их желто-черные бобины медленно вращаются, усердно перемешивая раствор. Один «бедфорд» отъезжает в сторону, а второй подбирается к самой шахте. Фары его на минуту освещают разобранную клеть, но потом гаснут. Водитель, выскочивший из кабины, подходит к бакам и свинчивает пробки внизу. Отличный бензин шумно льется на землю, в кашицу угольной пыли; все неизрасходованные двадцать галлонов топлива торопливо покидают баки, превращаясь в грязь, хлюпающую под резиновыми сапогами водителя. Затем тот отходит.

Позади фургона зажигаются огни огромного бульдозера; хищно выставив нож, он подползает к «бедфорду» сзади. Метал скрежещет о металл. Трактор, ревя, толкает фургон вперед, к черному зеву шахты. Еще минута, и кабина фургона с крутящимися колесами повисает в воздухе. Бульдозер последний раз ударяет в заднюю часть машины… и «бедфорд», гремя, опрокидывается туда, в створ шахты. Из-под земли доносится утробный гул рвущегося кузова. Потом все стихает, и из дыры вылетает черное облако угольной пыли, словно земля испустила последний могучий вздох.

Один из старших, наблюдающий за этой церемонией, сплевывает с губ уголь, смахивает его с глаз и отдает короткий приказ в рацию.

В игру вступают бетономешалки. Они по одной подползают к шахте и спускают суставчатые створы в ее зев. Шлепая комками, льется бетон. Бетономешалку сменяет самосвал; из его кузова, гулко стуча, летят свинцовые болванки весом по двести килограммов каждая. Там, внизу, они шлепают в бетонную массу.

Вся эта картина транслируется несколькими инфракрасными веб-камерами, укрепленными на микроавтобусе рядом с шахтой, – на мониторы бункера. Наконец, над шахтой остается только горб быстро застывающего бетона. Люди прыгают в машины; бетономешалки, моргая красными огоньками, покидают шахту; бульдозер затихает в углу площадки.

В бункере электронные часы показывают 3:36. Полковник переводит дух, устало прикуривает сигару и говорит с облегчением:

– Ну, все, ребята! Двадцать тонн бетона и пять тонн свинца. Пирог хороший. Он придет в себя не раньше, чем через полчасика… пока выберется. На все у нас только сорок пять минут.

А там, в искромсанной клети, сдавленной и смытой со вех сторон, превратившейся в скомканную западню, лежит среди обломков сидений человек. У него сломана рука, у него кровоточат ссадины, покрывшие все его лицо, и сломан нос, но он жив. Он жив, и, для того чтобы не умереть, ему сейчас не нужны ни вода, ни воздух.

Точнее, временно он не существует.

4:08

В Женеве раннее утро. На озере Леман дремлют частные яхты, над дебаркадером клубится туман. В мыльную пену этого тумана, на арендованную частную площадку садится легкий вертолет, а к нему тотчас же, прямо под еще вертящиеся винты, подкатывает белый «мерседес». Вряд ли кому видно, как полуголая дама в белом плаще, сопровождаемая тремя безликими людьми, забирается в машину. «Мерседес», сорвавшись с места, мчится сначала по набережной Монблан, а затем сворачивает на рю Монту и останавливается у высокого помпезного здания, принадлежащего известной фирме «NOGA». Здесь, за фасадом этого небоскреба, – скромное пятиэтажное здание «Швайцерхофф-Банка», где круглосуточно работает зал депозитов. Сам этот зал оформлен в минималистском стиле «нью эйдж»: стальные колонны, гладкий ламинированный пол и зеркальный потолок. Лампы дневного света и фальшивые окна создают иллюзию солнечного дня, хотя на улице – серый, мутный рассвет.