Свидание на Аламуте - Страница 19


К оглавлению

19

Алесь скрипнул зубами. Он стоял у машины, вертя в руках свою трость, а потом резко отбросил ее, не глядя, – кажется, под колеса автомобиля. Пиджак полетел туда же, куда-то в открытую дверцу «астон-мартина». На полпути к фонтану он избавился от штиблет, порывисто вскочил на парапет, и женщина, смеясь, увлекла его в фонтан. Они рухнули в водопад холодной воды. На секунду расстались. Но вот поляк, шатаясь, пробрался в угол фонтана, где не было хлещущих струй. Женщина взобралась к нему на плечи, гибкая, как обезьянка, и, держась за его тело ногами и левой рукой, правой расстегивала пуговицы мокрой сорочки, а ее зубки покусывали Алеся за плечо, сквозь ткань. Холодная вода ничуть не остудила его желание, оно колотилось молоточками в ушах, оно подступало к горлу…

– Ложитесь, друг мой…

Внезапно ослабевший от неожиданной, опаляющей близости ее мокрого обнаженного тела, от этой вакханалии в парижской ночи на пустынной площадке сквера перед площадью, Алесь испытал первый оргазм, что, собственно, при общении с этой женщиной было неудивительно. И, хотя никого не было рядом, ощущение было, что они занимаются любовью при всех, – и именно оно сводило с ума.

Поляк грузно лег на мрамор – тот, нагретый за день, еще не остыл, – а Дьендеш взгромоздилась на его колени. Ее черные волосы от воды немного распрямились и сейчас прилипали к телу, спускаясь до груди, до малиновых сосков, закручиваясь вокруг них, как маленькие черные запятые. Поляк тяжело дышал. Женщина тихо рассмеялась и вытянула свои божественные ноги. Ее голые ступни, умытые водой, с поблескивающими капельками на коже, легли на плечи Алеся. Давая ощутить ему бархатистость кожи своей подошвы, графиня ногами содрала с плеч расстегнутую рубашку.

– О, как вы горячи, мой милый Пяст! – проговорила она, ничуть не понижая голос. – Вам это нравится? Сидеть нагишом в центре Парижа ничуть не хуже, чем в таком виде гонять по нему на автомобиле! Скорость, ветер, обдувающий твое тело… Я вас не шокировала разговором о культе богини Кали?

– Нет… ничуть… – прохрипел Алесь, с трудом отходя от пережитого возбуждения; оно разрушило его хладнокровие, как разрушает цунами прибрежную полосу.

Элизабет потянулась. Под белой кожей обозначилось, прошло волной движение ТЕЛА. Ее босая ступня ласково коснулась щеки Алеся. Кожа пахла морской пеной, едва уловимым ароматом йода…

– Это хорошо. Если допустить, что человек – создание Творца, то тогда высшее наслаждение – быть Творцом. Дарить Жизнь и Смерть. Вы многое потеряли, Пяст!

Она расхохоталась, и смех ее разнесся в ночи, как крик тропической птицы.

– Вы много потеряли, потому что не можете рожать, вы – мужчина. Если бы вы хоть раз испытали эти схватки, эти спазмы родовой боли… и облегчение, наступающее, когда новая жизнь выходит из тебя! Это повторяется, когда ты сам, словно безжалостный Создатель, лишаешь кого-то жизни. Это катарсис, Алесь!

Над его головой тучи на минутку приоткрыли звездное небо. Это было так неожиданно и редко для Парижа, все времена года плавающего в облаке смога, что Алесь задохнулся от удивления. Осколки гигантского зеркала, рассыпанные на черном бархате, кололи глаза. Он слышал смех женщины, ощущал на себе налитую крепость ее тела, и ему казалось, что все это происходит не с ним. Он притянул к себе голую ступню безупречной формы, стиснул ее и, поднеся ко рту, стал упоенно целовать каждый белый длинный, сладострастно изгибающийся пальчик с ноготком, окрашенным в бесцветный лак с блестками. Графиня тихонько застонала – ей, видимо, нравилось. Но через несколько минут она поменяла позу: села верхом на него, стиснула коленями его бедра и приблизила пылающие безумным вожделением глаза, казавшиеся больше лица. Черные волосы падали на них сверху – решеткой.

– Убийство без мотива, – прошептала она пылко, поглаживая его плечи горячими, мокрыми ладонями. – А если я убью вас, Алесь? Что вы на это скажете, а?!

– Убивайте, черт подери! – выдавил поляк, который ощущал, что горит, как в лихорадке.

Каждая клеточка его тела жаждала соединиться с этой нагой развратницей, слиться с ней, стать единым целым.

– Убивайте, только… только… О, merde! Как я хочу вас… Элизабет!

Она запрокинула голову и снова засмеялась. Она почему-то много смеялась. И, резко оборвав смех, внезапно приникла к поляку всем телом.

– Как же я вас убью? – шептала она. – У меня нет ни кинжала, ни пистолета… мой милый Пяст… я даже не предлагаю вам отравленный кубок, как Лукреция Борджиа… Ну… ну, возьмите же меня!

Ее обнаженная грудь царапала его, и оконечности сосков казались раскаленными иглами. Алесь застонал, но тут же его губы запечатали губки Элизабет Дьендеш. Этот поцелуй отключил мозг, опрокинул его в бурлящий котел наслаждения, и он уже не ощущал ничего, кроме ее голого тела, кроме губ, твердой полоски зубов и подвижного язычка. Он набросился на эти губы, кажущиеся такими податливыми, набросился, рыча, как зверь, стиснул ее узкую спину руками, так, что ногти впились в кожу, видимо, доставив ей боль.

И в этом безумном водовороте страсти, в этом обжигающем киселе телесных ощущений он не почувствовал, как что-то скользнуло в его рот – легко и нежно. Он еще искал своими губами ее губки, но она уже отняла свое лицо, и маленькие ладони легли на его лицо, а затем чудовищно сильным движением стиснули челюсти. Намертво.

Что-то щелкнуло во рту. Распалось.

Поляк изогнулся всем телом, но твердые, как стальные крючья, пятки и железные икры притиснули его к мрамору. Еще она судорога… Человек под обнаженной женщиной захрипел. По белым пальцам с переливающимся маникюром побежала розовая пена, вытекающая из уголков его рта, из ноздрей.

19