Свидание на Аламуте - Страница 82

Медный повесил табличку обратно на блестящую шишку ручки двери, отчего-то вздохнул, закатал повыше рукава свободной шелковой сорочки и пошел к лестнице, обдуваемый ветром кондиционеров. На ее пролете он столкнулся с толстым рыжим немцем и едва не сшиб его; тот, потрясая ключами, выдал ему тираду по-немецки, но потом понял свою ошибку и, устыдившись, побагровел…

Нет, его положительно принимают за араба!

Выйдя из отеля, Медный купил в магазинчике на террасе бутылку почему-то сладковатой, хоть и называвшейся минеральной, воды и пошел за его красные стены-гребешки, вокруг автостоянки, в зеленые кущи. Это был парк, охватывающий отель полукольцом и в своей оконечности довольно запущенный. Здесь начиналась пустующая полоса берега, которую еще не успели застроить. Ближайший отель, «Меновилль», располагался в пяти километрах отсюда. Поэтому парк превращался в дикий оазис, который обгрызали волны наступающего песка. Тут раскачивались листья огромных пальм, свисали со стволов лианы. Среди постояльцев бытовало мнение, что в ночное время здесь снуют летучие мыши-вампиры: их боялись едва ли не больше, чем террористов, слухи о которых курсировали по Эль-Кусейру в течение последнего месяца. Но сейчас мягкий сумрак этого парка обнимал Медного за плечи.

Почесывая бороду, Андрей начал спускаться по аллее, и вот плитка сменилась посыпанной песком дорожкой. Медный с наслаждением, как в морской прибой, погружал босые ступни в прохладу песка, сбереженную кронами деревьев. Потом он повернул налево и… наткнулся на забор. Точнее, на остатки забора. За отелем располагалась какая-то стройка, но легкие секции забора из гофрированного алюминия были местами уже сняты, как будто в челюсти дракона выломали часть зубов. За забором, сквозь зелень, проглядывало что-то очень желтое.

Медный решительно втиснулся в этот барьер и через секунду полетел вниз. Точнее, покатился – по горячему песку. Это было шикарное ощущение – он ехал на песочной волне, скользил на ней. Очнувшись, он первым делом разлепил глаза, отряхнулся, высморкался…

Медный стоял в середине огромной песчаной чаши, которую крышкой прикрывало совершенно синее, без единого облака небо. Песок вокруг напоминал мелко наколотый рафинад. Видимо, в песочном грунте начали рыть фундамент, но стройка почему-то остановилась.

Медный стал карабкаться по склону; он ощущал себя муравьем, попавшим в лапы муравьиного льва, – песок не давал выпрямиться, упереться. Наконец он выбрался на край чаши. Отсюда было хорошо видно, что за красавцем-отелем не иначе как готовили строительство еще одной башни. От начальной ямы фундамента шел неглубокий песочный карьер, полный беспорядка, типичного для всех русских строек, и странно было его наблюдать за сотни тысяч километров от родного дома. По дну небрежно тек ручей из какой-то торчащей трубы, впитываясь в песок и даже образовывая маленькое болотце. Повсюду были раскиданы автопокрышки и дощатые поддоны для кирпичей. Дальше песчаную гряду пересекал мост автотрассы, и с него доносилось неумолчное гудение машин. А перед тенью моста были аккуратно разложены квадраты искусственной травы – видимо, это тонкопластиковое чудо приготовили, проверили, сосчитали и… забыли.

Одним словом, за отелем расположился кусок давно заброшенной арабской стройки, скрытый парком, теннисным кортом и бассейном. Медный прищурился, окинул его глазами – примерно два квадратных километра – и, блаженно подставив лицо ветерку, направился обратно. Но на этот раз он спустился с бархана и пошел по узкой дорожке к видневшемуся выходу из окружавшего стройку, раздерганного забора. У этого выхода стоял беленький облезлый вагончик-трейлер.

Медный уже было прошел мимо вагончика, как внезапно боковым зрением увидел, что в небольшой тени, отбрасываемой фургончиком, сидит человек с голым волосатым торсом, одетый в теплые зимние ботинки, семейные трусы радикального черного цвета и затертую солдатскую ушанку стройбатовского образца. Человек меланхолично резал что-то на голубой крышке переносного холодильника – такие сдавались в отеле напрокат посетителям пляжа. Медный неуверенно приблизился и понял: мужик в ушанке ровными ломтиками нарезал на отельной салфетке обыкновенное украинское сало. Он скосил глаза Медного и хриплым голосом весело поприветствовал его на чистом русском:

– Аллах, типа Акбар!

– Селям алейкум! – откликнулся Медный.

Человек вскинул на него глаза. Его лицо, загорелое до черноты, украшенное носом-бульбой, было совершенно русским, с характерными складками у губ и на лбу. Он проворчал:

– Ишь, как вы надрочились-то, черти…Арапчата Петра Великого.

Медному стало интересно. Он посмотрел на серебристую башню отеля – она сейчас была в полукилометре, – сделал шаг к цилиндру холодильника и удивился:

– А что это у вас?!

– Це сало, – невозмутимо пояснил шапочный. – А шо ты хотел? Свою верблюжатину сам ешь…

– А можно… попробовать?

– Та без проблем! Обожди…

Человек снял с головы свою ушанку, показав буйную рыжеватую шевелюру, и достал из шапки пластиковый пакет, в котором угадывались очертания ломтиков черного хлеба. Кусочек сала был водружен на ржаной ломтик и отправлен в рот Медного; тот, пережевывая угощение, зажмурился от удовольствия.

– Ишь ты! – снова крякнул незнакомец. – И по-русски балакают, и сало идят… Шоб я так жил!

Медный понял, что его до сих пор принимают за местного, и выкатил глаза.

– Мужик, ты че? Русский я! Из Сибири.

Мужик скептически посмотрел на его загорелые босые ноги.