Свидание на Аламуте - Страница 25


К оглавлению

25

Элизабет молчала. По тонким губам Неро пробежала яростная дрожь.

– Кто она вам? Подруга? Любовница?! Ну, отвечайте же!

И снова – тишина. В недрах пустой квартиры чихнул и начал звонко бить каплями старый кран. Звук был жестяным.

Неро вздохнул, присел перед ней на корточки, и голенища его сапог залоснились бликом, стали серебряными. Он все еще курил, обдавая женщину синими клубами.

– Мадам Элизабет, я вас предупреждаю, все очень, очень важно! Вы выбрали не лучший метод защиты… Слушайте, вы боитесь боли?

Ее голые, бледные, не очень правильной формы коленки оказались сейчас на уровне лица Неро. Он вынул изо рта тлеющую сигару.

– Это вы зря, мадам…

Кончик сигары начал приближаться к белой коже. Женщина с ужасом следила за этим движением. Когда сигара, распространяя жар, оказалась в сантиметре от коленки, Элизабет попыталась отвести ее, дернулась, но Неро с улыбкой стиснул железными пальцами-крючьями икру ноги, и под его ладонью невыбритые волосики встали дыбом.

– …очень зря.

Багровый, вспыхивающий точками кончик с шипением вдавился в тонкую кожу. Женщина затряслась в судороге и, открыв окровавленный рот, хрипло, тонко закричала.

– Ну, говорите же, говорите, черт вас возьми! – рычал Неро, с яростью вдавливая сигару в тело.

Он сломал ее, и гаванская «Cohiba» осыпалась вниз, распавшись на коричневые лепестки, один из которых застрял между пальцами ступни Элизабет.

Неро поднялся. Связанная тяжело дышала. Черный свитерок ходил ходуном. Шаль синела под стулом комком.

– Что ж… мадам, у нас есть более цивилизованные способы, чтобы заставить вас разговориться. Вы совершаете большую ошибку!

Она только мотнула головой, слабо, худым подбородком, и это дало новый толчок ярости Неро. Повиснув над ней, он сделал шаг. Его начищенный сапог с грубой подошвой накрыл тонкую, жилистую ступню женщины. Неро, оскалившись, перенес тяжесть тела на носок, раздался хруст ломающихся косточек, и связанная женщина снова изогнулась от чудовищной боли. На этот раз она не закричала, а исторгла глухой, полный безумия стон.

Неро отодвинулся, нервно отер ладонью гладкий череп и резко приказал:

– Рошан, инструменты.

Усатый смахнул на пол сумочку и стащил со стола покрывало. Под ним оказались какие-то склянки, одноразовые шприцы в пакетиках. Подручный Неро начал набирать жидкость в один из кранов. А сам Неро нагнулся, поднял сумочку и вытряхнул ее содержимое на грязный кафель. Среди недорогой косметики, простенького мобильного телефона, кошелечка об пол звякнули спицы. Острые, стальные спицы.

– Любопытно… – медленно протянул Неро. – А спицы-то вам зачем? Вяжете, мадам?

Впрочем, он и не ждал ответа. Усатый достал ножик. Оттянув край черного свитерка от шеи женщины, он полоснул по нему ножом, потянул, располосовывая ткань. Отбросил. Обнажилась ее плоская, слегка отвислая грудь с бурыми точками и большой бородавкой на правом полушарии. Усатый неловко орудовал жгутом, стягивая худую руку выше локтя сзади, что-то бормотал про себя, ругаясь. Неро меланхолично следил за этим. Вот упал жгут, и через несколько секунд жало шприца вонзилось в тонкую змейку вены.

Она застонала снова – писком, как ребенок. Неро еще раз подошел. Жесткими пальцами взял за подбородок, поднял вверх. Посмотрел в ее заполненные влагой глаза и четко сказал:

– Это очень хорошее… очень эффективное средство. Вы сейчас заснете… и все… ВСЕ!!! Все нам расскажете.

В ванной комнате, заполненной паутиной и пылью жалобно, надрывно плакал хрипящий кран.

Точка Сборки-4
Вилла Кометто, полицейские и пассажиры

Дождь, весь день набухавший над Парижем фиолетовым зрелым бутоном, обманул ожидания: он пролился не мощным ливнем, играющим яростную симфонию на жести водосточных желобов в районе Больших Бульваров, а начал кропить с неба уныло, будто святой водой, мелко и однообразно. В темноте, размытые этим моросящим дождиком, мутно светились уличные огни и рекламы, потеряв интерес к назойливому сверканию; ночные улицы были, как на картинах Моне: неясные очертания, приглушенные краски, сплошные впечатления вместо осязаемой реальности.

В такую пляшущую мокроту, словно белая акула, вынырнула из металлической ограды виллы Кометто большая машина – американский Lincoln Town Car. На стеклах – шторки, салон отделен от водителя пуленепробиваемой перегородкой – создатели лимузина свое дело знали. Машина воровкой прокралась по улице Этьена Доле, потом скользнула под мост надземной линии метро и выбралась на зажатый каменными стенами-бордюрами бульвар Камелина. Здесь над дорогой повис еще один мост – стальной нитки SNCF, а за ним бульвар упирался в крохотную, но гордо носящую свое имя авеню Виктора Басха.

Вот на выезде из-под этого тоннеля машину и остановили.



На перекресток, молча вертя на крыле карусель сполохов, выехал, как неторопливая баржа, полицейский «ситроен». Водитель «линкольна» нажал на педаль тормоза, и «белая акула» предупредительно застыла в пяти метрах от перегородившего дорогу автомобиля с эмблемами дорожной полиции. Дождик ронял слезу на белую крышу, в ночной тишине хлопнули дверцы, и две фигуры в ординарных синих прорезиненных плащах и кепи из плотного сукна вышли из машины. Один по дороге выбросил окурок – недокуренная палочка с золотым колечком на фильтре и надписью Das Kabinet полетела к решетке сточной канализации.

Полицейские приблизились. Один, сверкая мокрой эмблемой на кепи, склонился к окну водителя. Тот опустил стекло, и стало видно, что это пожилой, седоватый алжирец в темно-синей униформе.

25